Как можно жить в краях, где морозы за сорок пять или промозглая сырость и пронизывающие ледяные ветра с Северного Ледовитого океана? Можно много есть, причем желательно — калорийной животной пищи. Можно тепло одеваться. Можно утеплять жилища и щедро их отапливать.
А если ты — монах? Мяса тебе нельзя, посты строгие, келья ветхая, одежд богатых по статусу не положено… Тогда… терпеть, смиряться и, дрожа от холода, благодарить Бога за все?
Нет, конечно, не все так сурово и безысходно. Безусловно, быт монахов определялся основными правилами общежительного монастыря: всем иметь все равное, простое и дешевое, нужное, а не излишнее, и ничего не называть своим. И тем не менее насельники северных монастырей по мере возможности обустраивали свой быт сообразно условиям непростого климата.
1
Одежда
Кроме монашеского одеяния, инокам по уставу полагались рубашки, кафтаны и шубы, которые должны были быть сделаны из недорогих тканей и мехов. Устав Иосифа Волоцкого предусматривал и то, что для получения новой одежды монах должен был предъявить ветхую.
Преподобный Евфросин Псковский так наставлял своих иноков: «Одежду имейте обыкновенную, сермяжную, а не из немецких сукон, и шубы носите бараньи, без пуха».
До наших дней сохранились вещи преподобного Кирилла Белозерского. Шуба преподобного Кирилла — не из пуха, а из черных овчин, сшита мехом внутрь, имеет прямой отложной воротник, а пуговицы сделаны из переплетенного кожаного шнура. Зимняя камилавка преподобного (ее обычно называют клобуком) связана из верблюжьей шерсти, а край обметан серой шерстяной нитью.
Зимой в Кирилло-Белозерском монастыре, как правило, носили шубы из овчины, их «пушили» (покрывали) «ирешными кошами» (ирха — шкура, обработанная под замшу). Упоминаются также шубы из мерлушки (ягненка), куницы и оленьих шкур. Зимние скуфьи (монашеские головные уборы) делали из куницы, мерлушки и пыжика. Кроме скуфей, монахи носили зимой треухи (лисьи, куньи, из мерлушки) и шапки (упоминается суконная шапка, изнутри подбитая куницей), а осенью и весной — черные шляпы. В холода в дорогу обычно брали с собой рукавицы из волчьей шерсти или из росомахи, а дома по большей части пользовались рукавицами из мерлушки; если было не очень холодно, то носили простые кожаные рукавицы. В набор монашеской одежды входили еще «порты» (штаны) и чулки: вязаные медвежьи и «валенные».
2
Обувь
Монахи ходили в основном в сапогах. В описи 1601 года Кирилло-Белозерского монастыря перечислено «всякое старческое платье», хранившееся в казенной палате. В большом количестве упоминаются «белые брацкие сапоги», которые, видимо, были самой ходовой монашеской обувью. Хотя первые настоятели монастырей являли своей братии пример крайней нестяжательности. Преподобный Ферапонт Монзенский вместо сапог носил лапти, другие преподобные — «плесницы» (деревянные башмаки) или «калиги лычны» (башмаки из лыка, те же лапти).
Но в лютые морозы приходилось переобуваться и в более приспособленную для северов обувь. Интересно, что в давние времена это были не валенки — валенки появились позже. Вот что пишет филолог Г. В. Судаков в книге «Были о словах и вещах»:
«Люди на севере носили по две пары обуви. Верхняя — каньги из оленьих шкур с мягкой подошвой. Название заимствовано из угро-финских языков, встречается в севернорусских источниках с конца XVI в. В “Словаре Академии Российской” каньги — кеньги описаны так: “…зимняя из кожи с шерстью обувь, которая внутри подпушена мехом или байкою, похожая на коты и надеваемая для тепла сверх башмаков или сапогов”.
Меховая обувь пимы заимствована вместе с названием у тунгусов, ненцев, или самоедов. Эти меховые сапоги из оленьей шкуры шерстью наружу в старину носили в Подвинье, за Уралом и в Сибири. Вот как описывается одеяние якута в актах XVII в.: “На нем Звероуме шуба тунгуская сабачья с рукавами, на ногах пимы”. Позднее пимами стали именовать и валяную обувь.
Торбосы — якутское слово. Так называли высокие сапоги из любой шкуры мехом наружу. На архангельском побережье Белого моря во второй половине XVI в. носили яры-сапоги, сшитые вместе со штанами. На изготовление их шли оленьи камасы. Лопари носили такую одежду еще в начале нашего века.
Слово унты отмечается с начала XVII в. в холмогорских, тихвинских и нерчинских бумагах.
А когда появилась валяная обувь? Все сведения говорят о том, что до XVIII в. ее еще не было. Во-первых, слова “валенки”, “катаники” не фиксируются в исторических словарях русского языка, не упоминаются в научных работах по исторической лексикологии. Во-вторых, они не упоминаются в исторических документах. Уникальным можно считать поэтому пример из платяной книги Спасо-Прилуцкого монастыря за 1627 г.: «Дал старцу Галахтиону катаников». Но это только один пример! Сейчас катаники в смысле “валенки” употребляются в севернорусских и сибирских говорах, а валенки является литературным словом.
Ногавицы — поколенные чулки. Вот описание одежды важского крестьянина по судному делу 1612 г.: “На Петре платья: одет зипуном белым, подержан в полдержь, а зипун овечей, да ногавицы на ногах овечьи белые в пол держаны, рубашка и портки конопляные”. Портки и штаны в ту пору были короткими, до середины голени. Причем они сужались книзу, поэтому прямо на них до колен или выше надевались ногавицы, на которые потом наматывались онучи и надевалась обувь. Носили их чаще монахи, иногда крестьяне и знать.
Слово чулки стало известно только в XVI веке, но быстро распространилось в языке, поскольку сам предмет был удобен для носки и прост в изготовлении: чулки были шитыми, а чаще вязаными. С появлением слова чулок и ногавицы стали чаще называть этим тюркским наименованием. Слово чулок вытеснило и старорусское копытце. Это — вязаные короткие одеяния на ноги. Чулки русского производства, преимущественно вязаные, носили больше на Севере».
3
Еда
Русский Север — это еще и зона рискованного земледелия. И чем ближе к океану, тем земледелие все более рискованное. Короткое лето, урожай не успевает вызревать, плюс капризная погода с засухами, наводнениями, плюс пожары… В общем, голод был постоянным спутником северных обителей, особенно небольших, удаленных, находящихся на Крайнем Севере, которым не удалось или которые изначально не стремились достичь таких выдающихся успехов в развитии хозяйства, каких добились Соловецкая обитель, Кирилло-Белозерский монастырь, Валаам…
Положение Артемиево-Веркольского монастыря на реке Пинеге в Архангельской области в 1880 году в «Описании Веркольской пустыни» характеризовали так: «Расположенная в… глубоком уединении, среди безмолвных и глухих лесов в безплодной, безлюдной и холодной местности, обитель чужда не только каких-либо избытков, но даже лишена бывает по временам и необходимаго к своему существованию, особенно же чувствуется большой недостаток в рыбе и овощах. (…) Хотя при монастыре есть и поля и луга, но они по причине песчаного грунта не приносят большой пользы, тем более что здесь бывает всего почти только три месяца в году благоприятной погоды для посева и сенокоса, а затем наступает осеннее ненастье и зима с вьюгами. Да и в эти три летние месяца редко когда руки успевают снять хлеб и скосить траву; по большей части от ранних холодных утренних морозов гибнет еще на корню и хлеб, и трава, и овощь, и таким образом обитатели должны оставаться без хлеба, а скот без корма. По окончании даже и счастливой уборки хлеба все-таки полученных продуктов редко, а даже можно почти сказать и никогда, недостает для годового продовольствия, ибо северный климат не благоприятствует растительности. После кратковременной трехмесячной своей улыбки природа по-прежнему погружается в девятимесячный непробудный сон, так что в начале октября здесь уже все покрыто снегом; солнце, почти не сходившее в летнее время с горизонта, является на несколько часов, но потом мало-помалу и это делается реже, так что половину зимы его и вовсе не видно. Воцаряется везде глубокое безмолвие и мертвая тишина, которая и нарушается только или звоном убогаго монастырскаго колокола, призывающего иноков на молитву, или шумом от буйнаго ветра и вьюги, или же, наконец, резким криком какой-либо плотоядной птицы и воем зверей от голода и холода…. В тоскливое осеннее и зимнее время суровость северной природы несколько смягчается еще зеленью неувядаемых сосен и елей. Но когда и она покрывается изморозью и снегом, тогда природа становится еще угрюмее». Да еще, как говорится в «Описании..», «путь к обители крайне затруднителен и пролегает местами едва ли не по тропинкам, проложенным ногами оленя, а потому обитель редко бывает кем-либо посещаема и остается чрез это без всякой сторонней помощи».
Так чем же перебивались монахи таких обителей? В основном пожертвованиями, за которыми порой приходилось уходить на сотни километров, и рыбной ловлей. У приморских монастырей была дополнительная возможность промышлять морского зверя, торговать ворванью, «рыбьим зубом» (то есть моржовыми бивнями), шкурами и таким образом зарабатывать средства на пропитание. У «озерных» и «речных» монастырей такой возможности не было.
Голодом грозили морозы, но порой от внезапных оттепелей случались неменьшие беды. Оттепель — это распутица на немногочисленных сухопутных дорогах, вскрытие замерзших болот и непрочный лед на основных северных путях — реках. Вот лишь один случай, согласно преданию, произошедший в Ошевенском монастыре.
На праздник святителя Николая Чудотворца (6 декабря по старому стилю) в окрестностях Каргополя, где стоял монастырь преподобного Александра Ошевенского, случилась сильная оттепель. Обычно это время сильных Никольских морозов, когда прочно замерзают реки и налаживается санный путь. В Ошевенский монастырь на праздник святителя Николая всегда съезжалось много народа; к тому же около монастыря, только на противоположном берегу реки, проходил торговый путь, по которому купцы везли в Каргополь на продажу рыбу, выловленную в лесных озерах. Поэтому в Николин день монастырь всегда запасался рыбой на Рождественский пост, а то и на всю зиму. Подходил праздник, в монастыре было скудно и голодно, и скоро стало ясно, что из-за распутицы никто не приедет. Игумен Максим так расстроился, что даже решил не служить всенощное бдение и ушел в свою келью. Поздно ночью игумену явился в сонном видении основатель обители, преподобный Александр; он постучал в окно кельи и повелел служить праздничную службу. Игумен благословил пономаря печь просфоры, а сам стал молиться. Всю ночь бушевала буря, шел снег, а наутро настала дивная тишина, ударил мороз и «устроилось путное шествие». К монастырю съехалось множество гостей, обозы с рыбой стояли на противоположном берегу реки. Игумен повелел звонить в колокола, созывая всех к заутрене. Купцы, пришедшие на службу, дали в монастырь «множество рыб от всякого рода их, малых и великих, свежих и просолных». Так новое чудо в очередной раз спасло монастырь.
4
Отопление в храмах
Лесные края, дров — полно, кажется, уж с отоплением келий на Русском Севере проблем возникнуть не должно. Но монахи, священнослужители много часов проводят в храмах. И их тоже нужно отапливать — от этого зависит и ход богослужения, и здоровье людей. А храмы в северных монастырях строили разные — деревянные и каменные, огромные, многоярусные, с хозяйственными пристройками или крошечные, на братию из нескольких человек, и к каждому нужен был свой подход, чтобы даже в лютую стужу можно было молиться, сосредоточившись на главном и не отвлекаясь на холод.
По свидетельству истопника Валаамского монастыря, отвечающего за обогрев молитвенного братского собрания, послушника Павла, зимой ему каждый день приходится топить четыре печи: две — в храме, две — в алтаре. Нельзя давать печам в храме остывать. Чтобы прогреть холодный храм, надо два-три дня топить и «нагонять тепло». В день послушание занимает порядка пяти часов, включая колку дров, перевозку дров в храм и топку печей. Примерно раз в месяц истопник выбирает из печей золу. Работать можно и днем, и ночью, но сделать задел на несколько дней вперед не получается. Будни или большой праздник — надо топить; устал не устал, мороз на улице или оттепель — надо идти колоть дрова. Истопнику помогают, на колку дров даже выстраивается очередь — инокам не хватает физической нагрузки.
Есть храмы, которые не отапливаются, — в них служат только в теплое время года. Но есть и такие, где служат именно осенью-зимой. Например, помещение нижнего храма преподобных Сергия и Германа Валаамских отапливается четырьмя печами: две — у входа в храм, две — в алтаре. Отопительный сезон длится примерно с октября по май; как сходит снег, так и заканчивается топка печей. Послушание истопника совсем незаметное, но только до тех пор, пока молящиеся в храме не станут замерзать и сугубо поминать истопника в своих молитвах. Так что за этой незаметностью скрывается большая ответственность, ведь именно в храме происходит главное в монастыре — Евхаристия и соборная братская молитва.
Интересная история связана с отоплением Соловецкого монастыря. Обитель (кремль) отапливалась с помощью сложной системы вентиляционных ходов, расходящихся из топочных камер, отопление регулировалось системой задвижек. Например, главная топочная камера в основании галерей собора, топившаяся одной закладкой дров трое суток беспрерывно, с середины XIX века служила братской трапезной. В XIX веке главные топочные камеры были перестроены под помещения для монастырских нужд. Причина, по которой отопительная система монастыря была тотально реформирована, — острая нехватка дров для отопления ввиду того, что по всему Соловецкому архипелагу из-за бурного развития промышленности были практически сведены леса. Кстати, прежде устав Соловецкого монастыря запрещал рубку строевого леса на территории Соловецкого монастыря для нужд отопления — монастырь отапливался только плавуном, наловленным монахами на море. Но в какой-то момент плавуна стало мала — вековые деревья беломорского побережья стали вырубать на промышленные и строительные нужды, на строительство Петербурга, на продажу в Европу… Вот тогда могучую систему монастырского отопления перестроили на упрощенную, автономную и более экономичную, соответствующую достижениям науки и техники той поры.
После разорения обители в советские годы монастырь не отапливался. В конце пятидесятых нашелся умелец, предложивший наладить обогрев по старому способу. Но пока это согласовывали с Архангельском и более высокими инстанциями, пожилой мужчина умер. Запустить монашескую систему отопления так и не смогли. До сих пор достаточно прогреть толстые стены не получается — постоянно заводится грибок.
5
Отопление в кельях
Первые кельи были так малы, что в них едва помещался один человек, состояли они только из одной комнаты. Снаружи можно было расслышать, что говорили внутри. Впоследствии кельи стали делать более просторными, обычно к ним пристраивали еще сени, в которых делали чулан и «предсение» — крытое крыльцо. Такие кельи описаны в житиях преподобных Александра Свирского, Мартирия Зеленецкого, Евфросина Псковского, Иринарха Соловецкого.
Монастырь преподобного Нила Сорского стоял на болоте, поэтому, чтобы хоть как-то защититься от сырости, кельи здесь строили на высоком подклете. В верхней части стены делали волоковые окна (название происходит от слова «волочь», то есть речь идет об окнах, закрывавшихся деревянными задвижками). Они были небольшими, чтобы сохранить в келье тепло во время сильной стужи, и в то же время достаточными для того, чтобы в них просунуть голову и поговорить с пришедшим братом. Рядом с кельями обычно ставили дровяники — сараи, где хранились дрова. Топили кельи по-черному, дым выходил через окна. В 1621 году кирилловский иеромонах Ферапонт хотел поставить для себя белую келью с немецкой печью, но ему не разрешили.
Создание единых келейных корпусов было довольно поздним явлением, в Кирилло-Белозерском монастыре, например, такие корпуса поставили только в XVII веке.
***
Пустынные, каменистые, ветреные, темные, безродные, студеные края, дикие, совсем не приспособленные для жизни, тем не менее многие века «…при глубокой тишине пустынной, повсюду представляют картины поразительного величия, повсюду возбуждают в душе мысли благоговения перед Создателем и невольно влекут и сердце, и ум к Предвечному» (из «Валаамского слова о Валаамском монастыре», 1871).
В тексте использованы материалы книги Е. Романенко «Повседневная жизнь русского средневекового монастыря»
На заставке Фото: протоиерей Андрей Рассанов
