«У моря живем, морем кормимся», — говорят поморы, (этим словом называют жителей побережья Белого и Баренцева морей, а также рек Мезени, Печоры, Онеги и Северной Двины). Занятия, которыми поморы жили, которые их кормили, одевали и давали заработать, все так или иначе были связаны с морем — и даже земледелие, и даже горное дело. А что уж говорить о выварке соли-поморки или о битье морского зверя — исконных занятиях людей, живших на студеном побережье.
1
Солеварение
Этот промысел заслуженно стоит на первом месте, как важнейший для развития экономики Поморья. Почти семь веков Поморье было основным внутренним поставщиком соли в стране. Соль сегодня и соль «тогда» по своему значению, конечно, несопоставимы: до изобретения холодильников соль была главным консервантом, от нее зависели жизни людей: есть соль — нет голода. Поэтому она была так дорога и поэтому продажа «белого золота» помогала поморским солепромышленникам составить очень крупные капиталы, которые потом инвестировались в другие промыслы — и в рыбный, и в зверобойный, и в лесной…
Солеварение начало развиваться на северном побережье уже в XII веке. Соль варили из морской воды в «цренах» — четырехугольных ящиках, выкованных из листового железа, и в «солгах» — больших котлах. Мешок с солью называли «пузом». Серая, горьковатая соль «морянка» или «поморка» от белой и чистой «ключевой» соли из подземных источников отличалась не в лучшую сторону, зато была дешева и сравнительно легка в выработке, поэтому пользовалась спросом.
Для добычи соли из подземного источника — усолья — нужно было найти «россольный пласт», вырыть яму, загнать в грунт широкую осиновую трубу — «матицу», затем выдробить твердую породу и вставить в грунт сосновую трубу меньшего диаметра, конец которой опускался уже в соляной раствор. Раствор подавался вверх по трубе, рядом с трубой строилась «варня» — земляная, обложенная изнутри кирпичами и глиной печь, на которой устанавливали котлы или сковородки для выварки соли. На такое строительство уходило от нескольких месяцев до нескольких лет.
С «поморкой» было проще — варни для ее добычи строились на морском берегу, вода была под боком, ее не нужно было ниоткуда качать, достаточно было проложить к варне от моря желоба или просто приносить воду вручную в ведрах.
Работа солевара был ответственной и трудоемкой: доведенный до кипения в црене рассол требовал постоянного присутствия рядом человека: нужно было беспрерывно перемешивать соляной раствор, подливать в него свежую воду, следить и за жаром в печи, и за тем, чтобы сковороды не прогорели, не образовалась соляная корка. Беспрерывная варка продолжалась порой до полутора суток и участвовало в ней несколько человек. Когда соляной раствор наконец загустевал, кристаллы соли хлопьями оседали на дно црена, жар в печи постепенно уменьшали, гасили и соскребали соль лопатами на просушку…
Прибыли от продажи соли окупали все затраты — и денежные, и физические. Соль, которая шла с Двины, из Колмогор — первой столицы Поморья, — была отменного качества, без примесей.
К XIXI веку поморское солеварение потеряло былое значение. Теперь поморы предпочитали российскую соль — «пермянку», а на промыслах у Мурманского берега — английскую «ливерпульку». Закупали соль и в Норвегии, но для собственных нужд продолжали варить соль до начала XX века.
2
Рыболовство
Роль морских и речных рыбных промыслов стала возрастать в Поморье с XVIII века. Весной и осенью поморы ловили сельдь, семгу, навагу и, конечно, треску — главную поморскую рыбу. Для каждого вида промысла использовали свои орудия.
Треску ловили ярусом. Ярус — это морская рыболовная снасть, которую поморы переняли у норвежцев. Составлялся он из 20-50 бечевок, имел длину до 10,6 километров. На каждую бечевку вешали крючки на поводках с наживкой — мойвой или моллюсками. Рыбаки отходили от берега на 5-25 верст, опускали ярус с якорями на концах на дно на глубину до 210 м и держали так между приливом и отливом. Каждый якорь был соединен с поплавком якорной веревкой. За эти веревки ярус поднимали, снимали улов, снова наживляли крючки и опускали на дно. Ярусом ловили и камбалу, и палтус, и сайду, и зубатку, и пикшу.
Каждый год в промысле участвовало от пятисот до тысячи судов. В середине XVIII века на мурманских станах (становищах) промышляло около десяти тысяч человек. Девять из десяти промышленников были поморами. В XIX веке мурманский тресковый промысел давал от 10 до 17 тысяч тонн соленой трески и 1–1,5 тысяч тонн жира. Продавали треску в основном в России. К концу XIX — началу XX века промысловиков трески стало значительно меньше.
Организация промысла называлась «пóкрут». Владелец промысловых судов нанимал экипажи, выдавал задаток и вознаграждал рабочих частью улова. Различался покрут кольский и покрут поморский. По условиям кольского покрута экипаж получал половину улова. По поморскому хозяин забирал 2/3 добычи, остальное делилось между рабочими. Кормщик, или корщик — главный на корабле, получал дополнительный пай и «свершенок» — денежную сумму, до 50 рублей.
Кроме частных судов, были и артельные — рыбаки покупали шняку в складчину и делили доходы от улова. В конце XIX века такие производственные кооперативы составляли около 20% от всей рыболовецкой флотилии.
На Онежских, Кандалакшских, Карельских берегах Белого моря и в устье Северной Двины ловили сельдь. В XIX — начале ХХ века сельдяной промысел приносил рыбакам наибольшую прибыль.
Осенняя путина начиналась в начале октября — с первыми заморозками и продолжалась до конца декабря. Весенний Егорьевский лов приходился на апрель, а летний Успенский — на август. На воду выходили и стар, и млад, в дело пускали сачки и невода, рыбы было так много, что сети едва не рвались… На один невод приходилась одна артель — разгреб. Состояла она из двух команд с тремя рыбаками в каждой. Артельщик вставал на носу лодки и специальным шестом — норилом — определял места движения стаи сельди. Заметили косяк — быстро выметывают невод и растягивают его против движения стаи. Снасть наполняется рыбой — лодки сходятся вместе и выгружают улов.
Когда вставал лед, невод использовали как стоячий. Прорубали прибрежную и морскую проруби, а по линии растяжки невода — еще два ряда прорубей. Когда рядом с прорубями проходила сельдь, невод опускали в морскую прорубь и растягивали шестами под водой через малые проруби. Оба конца подводили к ближней бережной проруби и там выбирали весь улов.
В Онежском и Двинском заливах использовали и стоячие ловушки, и переметы, и сельдяники.
Семгу много ловили в устье Северной Двины, на Летнем, Зимнем и Терском берегах. Во второй половине XIX века среднегодовой улов семги в Архангельской губернии составлял 720 тонн. Около половины улова приходилось на Беломорье, остальная семга вылавливалась в Печорском море (включая Чешскую губу) и на Мурмане. Семгу ценили наряду с сибирской пушниной и каспийской осетровой икрой.
Навагу в России смогли по достоинству оценить после того, как в конце XIX века между Архангельском и Вологдой появилась железная дорога. Рыбу стали вывозить на внутренний российский рынок, и скоро промысел наваги уже занимал третье место в доходности после семги и сельди. Добывали эту рыбу в основном в Мезенском и Кемском уездах. Основным орудием лова была рюжа — согнутые из ветвей обручи, обтянутые сетью. Вставленная внутрь обручей горловина препятствовала выходу рыбы из ловушки.
Рыбный промысел кормил поморов и прямо, и опосредованно. Рыбу ели и рыбу продавали. Промысловые становища, как и зверобойные участки, имели коренных хозяев, которые могли продавать свои владения, закладывать их целиком или паями, сдавать в аренду и завещать своим потомкам или монастырям. Владельцы промыслов — поморские крестьяне — платили государству налог.
Поморье снабжало Россию морскими продуктами и в первую очередь — рыбой, а также кожей и мехом морских зверей.
3
Зверобойный промысел
На побережье Белого моря издавна добывали гренландского тюленя и моржа. Поморы били морского зверя на островах Шпицберген (местные называли его Грумант), Новая Земля (Матка) и Моржовец.
У поморских зверобоев была своя иерархическая структура. Промысловики объединялись в артели по 5–7 человек. 5–10 артелей составляли ромшу, более крупную хозяйственную структуру, во главе которой вставал выборный юровщик (староста артели). Ромши, в свою очередь, могли составить бурс, который возглавлял главный юровщик — атаман.
Как правило, зверобой работал не на себя, а на хозяина. Его нанимали, обеспечивали орудиями промысла, едой, одеждой, большую часть добычи промысловик отдавал хозяину, себе оставлял лишь треть. Такого наемника называли прокрутчик.
Артель вела лов с помощью неводов длиной до 400 м и шириной до 10 м, гарпунов (кутил) или острог, рогатин и ружей. Гренландского тюленя стреляли из ружей, бельков и серок били баграми-кокотами с утолщением на конце, стараясь не повредить ценный мех. В июле и августе охотились также на белуху — мелкого северного кита. Сало белух ценилось — оно почти не коптило при горении. Мясо и кожа тоже шли в дело.
«Звериные ловы», как и рыболовство, считались испытанием и физических, и нравственных качеств. О нелегком промысле зверобоев и рыбаков сложено немало поморских сказок, песен и былин.
4
Судостроение
Без крепкого судна не выжить ни зверобою, ни рыбаку, ни купцу, так что сама жизнь вынуждала поморов постоянно совершенствоваться в судостроении. Они были умелыми мореходами: ходили рыбачить в Норвегию и Восточную Сибирь. Поморы строили кочи — легкие парусные суда для плавания по северным морям. Особая форма делала их маневренными, и кочи почти никогда не погибали во льдах.
До XVIII века поморы строили множество судов — соймы и буяны, кочмары и шняки, раньшины и лодьи… Позже правительственные нововведения в морском судоходстве сильно сократили и разнообразие поморских судов, и их количество. С середины XIX века состоятельные поморские купцы и промышленники больше стали строить иностранные шлюпы, клиперы, лихтеры и шхуны. Их приходилось приспосабливать к местным особенностям — ветрам, волнам, температурным перепадам Белого и Баренцева моря. Поморы победнее продолжали промышлять на карбасах, осиновках — лодках-долбленках с нашивными бортами и других зверобойных лодках.
С вепсского и финского языков «карбас» переводится как большая гребная лодка. На карбасах ставили два паруса: на передней мачте — «ветрило», на второй мачте — большой парус. Использовали от двух до восьми весел.
В зависимости от целей эти суда имели свои особенности. Рыбаки мастерили короткие карбасы специально для тоней (промысловых мест ловли рыбы), карбасы для речного лова делали с более пологими бортами.
Зверобои снабжали свои небольшие легкие карбасы-стрелебны или стрельные (от названия припайного льда — стрельна) полозьями по обе стороны киля, чтобы можно было двигаться по льду. К днищу лодки, параллельно килю, набивали еловый брус квадратного сечения. Он служил полозом (креном), чтобы удобнее было перетаскивать лодку по льду. По льду лодку тянули с помощью зверобойной лямки, которую вырезали из моржовой шкуры или шкуры морского зайца и надевали двумя петлями через плечо и пристегивали к поводку, закрепленному на лодке. В стрелебную лодку «впрягались» два человека и тащили ее, двигаясь «гуськом».
В XIX — начале XX века океанскими, морскими и речными промыслами занимались 75–80 % поморов, в том числе подростки и женщины.
А теперь — коротко о других поморских промыслах:
5
Ловля жемчуга
Жемчуг ловили в устьях небольших рек. Сборщики налогов отбирали из собранного жемчуга лучшее зерно «на великого государя» и в патриаршую казну, отсылали в Москву. Поморскими жемчугами украшали одежду, головные уборы, церковную утварь.
6
Смолокурение
Для чего нужна смола? Смазывать обувь — раз, смазывать лыжи — два, смазывать колеса — три, а еще в судостроении, производстве канатов, выделке кож… К качеству смолы предъявлялись весьма высокие требования, и поморская смола этим требованиям отвечала. Уже во второй половине XIV века смолу, выгнанную на северных морских берегах, покупали состоятельные и именитые новгородские бояре, жившие на реке Ваге. Новгородцы перепродавали поморскую смолу заморским купцам. Позже инициативу у них перехватили москвичи — выгодный экспортный товар пополнял казну Московской Руси.
7
Добыча слюды
Слюда служила заменой редкому и дорогому стеклу. В XV веке слюдой «застекляли» церковные фонари, которые выносили во время крестных ходов, слюду вставляли в окошки царских и вельможных карет, в окна теремов и дворцов. Русская слюда считалась лучшей в мире. Европейцы называли ее «мусковита» — словом, производным от «Москва», но это название было не совсем верным. Потому что добывали слюду не в Москве, а на берегах Студеного океана.
8
Добыча руды — железной, серебряной, медной
Как ни удивительно, Поморье — родина горного дела в России. На Севере сохранились легенды о губе Серебрянке на Новой Земле, откуда вывозили много серебра. Одна из первых серебряных монет России чеканилась в Архангельске.
С середины XVI века поморы добывали и плавили железо — железные руды здесь луговые, озерные и болотные. Практически в каждой семье были и свои «копачи» — добытчики руд, и свои кузнецы: железные детали для лодок, рыболовецких и зверобойных снастей, топоры, ножи, якоря мастерили сами. Добывали и медь, и олово, делали латунь, мастерили хозяйственную утварь, умели отливать медные колокола и даже пушки. В 1648 году недалеко от Шенкурска на реке Ваге был основан один из первых железоделательных заводов России. А когда появились первые металлургические предприятия на Урале и в Сибири, первыми мастерами на них стали именно поморы.
9
Земледелие и скотоводство
Где позволял климат и была подходящая земля, поморы выращивали рожь, ячмень, сеяли лен, овес. До XIX века поморского зерна хватало и для местного потребления, и на продажу в Норвегию.
Скотоводство — тоже традиционный поморский промысел. Иначе откуда бы взялась знаменитая холмогорская порода коров и мезенская порода лошадей? В Санкт-Петербург из Поморья пять раз в год отправляли по полторы тысячи голов крупного рогатого скота.
10
Резьба по кости
Бивень моржа на севере зовется «рыбьим зубом». Его с давних времен добывали поморы в полярных морях. А еще они собирали по берегам Северного Ледовитого океана бивень зверя, который жил здесь тысячелетия назад, — мамонта. Кость — материал податливый и красивый. Когда поморы научились вырезать из него всякую красоту, доподлинно не известно, но первое письменное упоминание о холмогорских резчиках относится к XVII веку. И сразу — «вызываем в Москву!»: искусного «гребного мастера» Евдокима Шешенина и его брата Семена позвали в столичную Оружейную палату, где те стали лучшими косторезами!
За четыре века уникальный промысел, а точнее — искусство холмогорской резьбы по кости, достиг невиданных высот! Косторезам из Сольвычегодска и Великого Устюга, Архангельска и Холмогор уже мало было своего сырья: им привозили и слоновую кость, хотя они умели резать и коровью цевку. Кубки и браслеты, шкатулки и табакерки, гребни и шахматы, даже предметы мебели — изящные изысканные резные изделия приобретали цари, ценила европейская знать… Шедевры из кости и сегодня славят холмогорских мастеров по всему миру.
