Есть края, жители которых умеют посмеяться над собой лучше, чем соседи над ними. Если один из них обладает простецким поэтическим талантом и трудолюбием, то рождаются удивительные тексты, вне литературных шаблонов и генеральной линии словесности. Такие, как поэма «Вани-Вятчане» Семена Веснина, будущего иеросхимонаха Сергия Святогорца.
В 1834 году в журнале «Библиотека для чтения» был напечатан отрывок из поэмы Петра Ершова «Конёк-горбунок». Один из экземпляров дошел до 20-летнего выпускника вятской семинарии Семена Веснина, жившего у брата Дмитрия, священника в селе Круглыш. Семен, уже имевший пристрастие к стихосложению, так восхитился приключениями Ивана и его длинноухого друга, что написал поэму в двух частях — «Вани-вятчане», тоже четырехстопным хореем, с парной рифмовкой. Если взять несколько строф из поэмы Веснина и вставить в «Конька-горбунка», то читатель, убаюканный ритмом повествования, скорее всего, не заметит подмены.
Но чужеродность фрагмента покрупнее будет видна сразу. И дело не только в неточностях рифмовки, которую не допускал Ершов, работавший над своей поэмой до конца жизни.
Вот стоят в запряге сани;
И два вятчанина Вани,
Снаряжаясь в дальний путь,
Хлеба на сани кладут.
(Первая глава: «Поездка в Устюг»).
«Конек-горбунок» — квест, от приключения к приключению. Автор вводит отступления, чтобы или сбить авантюрный ритм, или подразнить читателя. «Вани-вятчане» — набор рифмованных анекдотов, сюжетно не связанных между собой.
Например, «Поездка в Устюг» — старинная, межрегиональная байка, как путешественники-простаки уснули, поставив сани передком к пункту назначения. Шутники переставили сани задом наперед, и бедолаги вернулись домой, удивляясь в пути знакомым местам.
Но дело не только в отсутствии волшебных приключений. «Конек-горбунок» получил и популярность (а также проблемы с цензурой Николая I) из-за неприкрытой сатиры, не говоря уж о финальном суициде монарха в кипящем котле.
В «Ванях-вятчанах» сатиру почти не найти. Разве что, когда путешественники засмотрелись на колокольню Ивана Великого («Вани в Москве»), у них украли повозки и очистили карманы. Или принесли в дар воеводе кулагу (старинное блюдо, по консистенции вроде густого смузи), но упали, поссорились, испачкали комнату, изругали воеводу и за это были побиты нагайкой. Автор без эзоповых намеков говорит, что герои сами виноваты в своих несчастьях: не глазей на людной улице, не наступай на чужой развязавшийся лапоть в гостях у воеводы.
Робята хвачьки
Жители Вятской земли всегда умели подшутить над собой. Все знают, что «Вятские — ребята хватские». Однако полностью афоризм на местном диалекте звучит так: «мы, вячьки, робята хвачьки: семеро одного не боимся, а один на один, так и котомоцки отдадим». Вот несколько баек-анекдотов:
***
Вячькой слепéнь наехал на пень, да и кричит:
— Своротитё!
***
Вятчане хлебали на реке Вятке толокно. Шел зимою по реке Вятке прохожий хлын (хлыновчанин). Вздумал хлын пообедать. Вблизи проруби выдолбил ножом ямку и своей «рукавичей зачерпнул из проруби водичи», наполнил ямку; насыпал «толоконча», разболтал и хлебал. О ту пору ехали мимо мужики, везли толокно. Завидев земляка остановились.
— Щё, дядя, поделываешь?.. Ликося, толокончё хлебаешь? Хлеб да соль!
— Милости прошаем, — ответил хлын, а сам знай ложкой только «зафуфыривает.
Разманил хлын извозчиков, сняли они свои «малахаи» и почесали затылки. Им тоже захотелось «толоконча». Но их была целая артель, а стало быть, и чашка должна быть большая. Всыпали в прорубь мешок толокна, разболтали кнутовищем, попробовали хлебнуть, но хлебать было нечего. Тогда всыпали другой мешок, он также пошел ко дну.
Долго толковали извозчики, как быть, и один из них, недолго думая, взявши ложку, нырнул в прорубь.
— А ведь он один там толокно-то слачет, — решили мужики, и, взяв ложки, один за другим нырнули в прорубь.
***
Вятчане всемером стреляли из ружья, купленного вскладчину. Все взялись — кто за приклад, кто за дуло. Одному места держаться не хватило, он промолвил: «Чать, и моя денежка не щербата!» и засунул палец в дуло.
Еще одна особенность поэмы, не способствовавшая популярности — затянутость. Например, исходная байка про ружье уложилась в три фразы. Веснин растянул историю на две длинные главы с подробным описанием: как встретили стрелка, как скинулись и купили его ружье, как заряжали и спорили. Описаны и трагические последствия:
Разлетелась ровно дробь…
Тут кому взорвало лоб,
Кто без рук, без ног валится…
Вообще, «Вани-вятчане» полны черного юмора. В главе «У берлоги» герой хочет накинуть петлю на мишку-разбойника, лезет в берлогу, но товарищи вынимают его без головы. Начинается спор: была ли у Вани голова с утра? Приходят к жене — для рифмы — Таня, но и она не способна дать утвердительный ответ, так как к мужу не приглядывалась.
Здесь еще одна причина отсутствия интереса к поэме у общественности. Мужик должен был страдать от начальства, от помещика, от тяжелой работы, но не от собственной глупости, да еще в такой гротескной форме. Зло смеяться полагалось над властью, мужика — жалеть. Поэтому народная поэма сына сельского дьячка, оставшегося сиротой в раннем детстве, была обречена на полузабвение.
Вирши не горят
Автор поэмы Семен Веснин некоторое время был сельским священником, потом овдовел, принял малую схиму под именем Серафим. Стал казначеем в Вятском архиерейском доме и учителем Закона Божьего в начальном училище. Позже принял великую схиму под именем Сергий. Много путешествовал по святым местам, написал «Путеводитель по святой Афонской горе», «Письма с Афона» и другие духовные произведения. Скончался в 1853 году на Горе Афон. Перед смертью завещал сжечь свои светские произведения юности. Но «Вани-вятчане» уже разошлись в списках и это было невыполнимо.
Сейчас поэма воспринимается по-другому. То, что народная поэзия не обязана высмеивать помещиков, чиновников, хотя бы горевать о народной доле, принимается как должное. Если человек сажает поросенка на насест или сует палец в дуло ружья — это не потому происходит, что дворяне угнетают крестьян, не потому, что народ не просвещен, а просто потому, что бывают же в жизни дураки. При любом социальном строе.
«Вани-вятчане» — это простонародный гротеск, пусть и с черным юмором. Юмора, в отличие от сатиры, в России всегда не хватало, а поэма Семена Веснина — пример добродушной насмешки над земляками-простаками.
Где бы ни было, нас знают.
А по «ваням» величают:
Вятский Ваня, слепород,
Толоконник, зеворот!
Знать-то, вятчан я обижу
Больно, право. Вижу, вижу!
Ну, да хоть и побожуся!
Я их вовсе не боюся!..
За такое нареканье
Не пора ль за окончанье,
Ведь не в шутку я устал.
Слава Богу, — досказал!
